Мы стали нежнее? Карагандинский психолог рассказала о расстройствах современного человека

Психолог и гештальт-терапевт Асем Аужанова состоит в международном психологическом центре «Авторство жизни». Карагандинка работает по вопросам парных и партнёрских отношений, с родительскими и родовыми посланиями, занимается сопровождением экзистенциального жизненного кризиса. Она окончила Карагандинский университет имени Е. А. Букетова по специальности «Психолог», Московский институт Гештальта и Психодрамы и постоянно повышает свою квалификацию. Кроме того, Асем Аужанова – групповой терапевт: четвёртый год она ведет международные группы.

Психологом Асем мечтала стать с девятого класса школы и даже посещала такие факультативы. Однако её в профессию сначала не пустили родители, уверенные, что это непонятная профессия – а то было 20 лет назад. Тем не менее, карагандинка изучала доступную в то время психологическую литературу, включая книги Дэйла Карнеги. В итоге после окончания школы она отучилась на инженера и, в конце концов, в свои 35 всё же поступила в вуз на психолога, после получала это же образование в других университетах. На путь психологии её вернуло желание: эта сфера всегда была ей интересна.

— Асем, с клиентами какого возраста Вы работаете? С кем работать труднее?

— У меня сформировался определённый общий портрет клиента: зачастую это мужчины от 25 лет и выше, переживающие различного рода кризисы. Тем не менее, я работаю и с женщинами, с парами, а также с подростками обоих полов. С подростками и детьми работать сложнее, и здесь дело в том, что работать в идеале нужно и с семьёй – а это почти всегда подразумевает долю сопротивления от одного из участников процесса. Кроме того, часто именно родители обращаются ко мне: чувствуют, что их детям нужна помощь специалиста – но в данном случае важно, чтобы ребёнок сам связался со мной, и мы поняли, хочет он идти в терапию или нет.

Среди моих клиентов есть взрослые, которые в терапии давно – больше года, а есть и те – и подростки, и взрослые – с которыми мы закрыли основные темы и сейчас встречаемся ситуативно, в кратковременной терапии по запросу.

— Поговорим о расстройствах, с которыми встречается современный человек. Стрессы, тревожность, панические атаки – сейчас эти и другие термины в ходу и в чём-то даже популярны. Но, полагаю, их люди испытывали и раньше – возможно, называли по-другому?

— Да! И это интересно. Сейчас у расстройств очень красивые названия – в частности, медикализированные, да и популярная психология тоже делает своё дело. А ведь раньше у людей была ипохондрия, меланхолия, истерия, сердечная тоска – и это симптомы тех расстройств, которые сейчас называются красиво. Раньше, кроме того, не было так много специалистов, чтобы помочь человеку разобраться в себе, поэтому каждый по-разному выходил из своей ситуации – порой даже трагически.

— Названия расстройств, конечно, в наше время стали намного изящнее и точнее. А почему сейчас об этом говорят так часто? Мы стали совсем нежными?

— Тут скорее не про «стали нежными», а про «стали более грамотными». Психологическое здоровье перестало быть табуированным. Если раньше, когда женщина нервничала, её могли назвать истеричкой – и сразу становилось стыдно, сейчас понятно: у этого есть какие-то глубинные проблемы. И очень важно, что человек обращает внимание на свои состояния. Но у нас повышенный уровень тревожности. Мы живём в очень тревожном мире: непонятно, что дальше будет с экономикой, с будущим, с нашими детьми… И естественно это накладывает свой отпечаток на всё – даже когда просыпаешься и не знаешь, как сложится твой день.

— Кстати, некоторые люди сами склонны ставить себе диагнозы. Почему?

— Тут дело в стигматизации – это другая сторона отслеживания своих состояний: «лучше я сам поставлю себе диагноз – прочитаю об этом в сети, чем пойду к психологу, психотерапевту или к психиатру». Это, к слову, тоже всегда было модно: помните, раньше мы любили проходить тесты о том, пессимист ты или оптимист, интроверт или экстраверт, абьюзер ли жертва. Сейчас «в моде» нарциссы и нарциссические проявления – и люди изучают именно эту тему и эти травмы.

Но ещё дело – в доступности информации. Открой любой учебник, любую страничку в интернете – и, не особо вникая, можно для себя что-то отыскать. От того некоторые, к примеру, путают панические атаки с сердечным приступом, используют депрессию, описывая кратковременные состояния грусти. Но депрессия – это клинический диагноз, он намного серьёзнее. С биполярным аффективным расстройством то же самое: периоды при нём намного длительнее, чем, если утром у тебя хорошее настроение, а в обед оно упало, плюс для каждого периода этого расстройства характеры свои симптомы и признаки.

Кроме того, сейчас у очень многих наблюдается гиперответственность и перфекционизм. Если женщина родила детей, она обязана быть супермегаматерью, выглядеть великолепно, через пару часов после родов снова быть стройной, а ребёнок должен быть одет только в определённую красивую одежду… И это тоже не может не влиять на уровень тревожности. Мы не стали слабыми – мы стали слишком много требовать от себя.

— И это тоже веяние времени?

— Скорее, его последствия. Для нас доступно куда больше информации, чем раньше, мы смотрим новости, читаем соцсети, видим прекрасных матерей или отцов, которые успевают всё и даже больше, выглядят чудесно. Создаётся рекламный образ успешных людей, и он настолько прочно закрепляется в сознании, что мы невольно тянемся к нему. А вечно идеальным быть невозможно.

— Почему мы тянемся к этому образу?

— Человек, возможно, хочет понравиться себе или уверен, что его, неидеального, перестанут любить и ценить близкие и родные. Другой вариант – возможно, что-то произошло в детстве, и теперь человек не разрешает себе послаблений. А здоровая эта мысль или нет – мы можем оценить уже сами: если она мешает в жизни, и человек запугал семью, чтобы при нём не ели сладкое или мучное – это уже нездорово.

— Плохо ли, что у нас есть так называемые отрицательные эмоции и расстройства? Сейчас ведь говорят и о том, что нет плохих эмоций: эмоции – это сигналы нашего состояния.

— Здесь действительно нет «плохо» или «хорошо». Быть внимательным к себе в сегодняшних реалиях, слушать себя – важно. Если что-то вызывает тревогу – это происходит не зря. Плюс ко всему, в тревоге психика и тело порой бывают настолько истощены, что найти способ помочь себе просто необходимо. И если человек бежит за диагнозами, находя у себя и панические атаки, и биполярку, и генерализированное тревожное расстройство, и другие вещи – то, скорее всего, он истощён. Это один из сигналов к тому, чтобы обратиться к специалисту, иначе самому себя не вытащить.

— С какими ещё расстройствами сталкивается современное общество?

— С ОКР – обсессивно-компульсивным расстройством. Но в любом случае все ноги здесь растут из тревожности и старых травм: мы можем думать, что с чем-то не справимся.

ОКР – это нервное расстройство, оно может как приходить, так и уходить. Вообще любые стрессовые ситуации – триггер, запускающий навязчивые мысли, то есть обсессии. И тогда для успокоения, борьбы с тревожностью и снятия напряжения человек совершает действия – компульсии. Типов навязчивых мыслей немало: это может быть «если я десять раз не помою руки, мои дети умрут от гриппа» или «если я не дерну дверь десять раз после того, как закрыл её, то меня ограбят». Человек с ОКР будет дёргать эту дверь, во что бы то ни стало. Такое расстройство характеризуется совершением ритуалов, чтобы снять напряжение.

Есть ещё одно расстройство, входящее в группу ОКР, и это АРЛ – ананкастное расстройство личности. Это уже про саму личность, способ мышления и педантизм, так сказать, в крови. Оно может мешать больше окружающим, чем самому человеку. Разница в том, что оно относится к корневой системе личности и находится глубже. И соответственно, коррекция там другая. АРЛ предполагает навязчивое стремление к порядку, постоянству и контролю, зацикленность на мелочах, озабоченность безопасностью.

Если говорить метафорами, эти расстройства можно сравнить с поломкой машины: если можно решить проблему, поменяв колесо – это ОКР, а если для этого надо разбирать всю ходовую часть – это уже АРЛ.

— Откуда все эти расстройства у нас, взрослых людей? Откуда они у детей?

— Мне как-то рассказывали, что школьный педагог вступил в конфликт с ученицей. А ранее этот учитель всё время жаловался детям на свою жизнь, на свои проблемы – и этим оправдывались срывы на учеников. Но дети не должны служить «жилеткой» для педагога, поскольку такое поведение тоже оставит в учениках свой след.

И при таком раскладе важно, чтобы в семье было безопасно: чтобы ребёнок приходил домой и ощущал себя спокойно. Если дома психологически небезопасно, тревожность у детей может только возрасти, к этому прибавятся и зачатки других расстройств, о которых мы уже сказали выше. Важно, чтобы к подростковому возрасту родители, приводя чадо к терапевту, не просили «починить ребёнка», поскольку он тревожный. У меня достаточно таких кейсов на практике – я сильно грущу, порой до слёз: мамы и папы не хотят слышать своих детей, тем более если дело в них, в родителях.

Замечательно, когда дети приходят в терапию вместе с родителями: мы начинаем работать со всеми вместе. И тогда повышаются шансы на оздоровление всех членов семьи – и процесс идёт быстрее.

— А как сейчас молодёжь относится к терапии в целом? Допустим, один из ребят в школьном классе посещает психолога. Как другие дети воспринимают, когда узнают, что их друг или подруга ходит к психологу?

— Знаете, это сейчас даже модно! Относятся ребята очень позитивно. Более того, один из моих юных клиентов даже порекомендовал терапевта своему другу, и тот тоже, посоветовавшись с родителями, отправился к психологу. То есть ребята осознают ценность терапии. Я однажды проводила занятие в школе – дети попросили, чтобы я приходила ещё. Им очень понравилось! И это снова подтверждает, что сейчас терапия – не табу, и о психологическом здоровье люди заботятся больше.

— Замечательно! А теперь поговорим о действиях и инструкциях. Как избавиться от панической атаки, и что важно делать, если она настигла?

— Когда наступает паническая атака, человек теряет связь с окружающим миром – он резко становится одиноким. В первую очередь здесь важно вернуться в реальность. И одна из эффективных техник касается дыхания: считать от одного до четырёх на вдохе, еще на четыре счёта задержать дыхание, и выдыхать на счёт «пять-шесть». Хорошо, если человек может назвать пять предметов по их цвету – допустим, пять красных, зелёных или других. Помогает работа с тактильными ощущениями: потрогать, допустим, кресло рядом с собой, поверхность стола, книгу, назвать три звука, которые человек сейчас слышно – шум улицы, тиканье часов, шелест одежды… Можно посчитать людей вокруг, если в этот момент человек находится в месте их массового скопления. Можно проговорить, где человек сейчас находится, какой сейчас день и месяц. А главное – держать в голове, что ты не умрёшь: во время панической атаки может настигнуть тахикардия, и возрастает страх смерти.

— А как обходиться со стрессом и тревожностью?

— Тревога – это причина, стресс – её последствие. То есть мы работаем с тревогой, с острым тревожным состоянием.

Здесь могут очень хорошо помочь интенсивные физические упражнения: они переключат нас. Можно приседать быстро, до первого пота, можно потереть уши – кровь прильёт к голове, но это ситуативная «скорая помощь». Любимая музыка, кстати, тоже может помочь: это уже сенсорно-волновое влияние.

Если состояние повторяется в течение дня – может помочь медитация, рутинные действия, позволяющие «заземлиться». Допустим, человек ровно в три часа дня пьёт чашку чая, у него с собой конфета: сохранение этой привычки принесёт ощущение стабильности. Важно, чтобы был какой-то постоянный, неизменный ритуал.

Можно пробовать проживать тревогу: признать, присвоить, что «мне сейчас страшно», и подумать, что можно с этим сделать. Если сделать ничего нельзя, и если тревога касается близких или собственных детей – можно обнять их, когда увидитесь дома, обеспечить им психологически безопасное пространство.

Можно проговаривать самому себе, что «сейчас я тревожусь о том-то и о том-то, что я могу сделать, как могу себе помочь?». Мозг начинает слышать не то, что подумалось, а уже то, что проговорилось. То есть можно разрешить себе тревожиться, не выскакивать из этого состояния, не блокировать его, а честно принять. И возможно, когда тревога настигнет в следующий раз – человек вспомнит, что уже однажды с этим справился, и тревога тогда «укатилась» обратно.

И конечно, обращаться к вредным привычкам в тревоге не стоит: всё, что меняет наше сознание, приведёт к избеганию таких состояний и к зависимости.

— Немало людей посещают психологов и находятся в терапии. Но немало и тех, кто уверен, что справится сам. Какие сигналы человек должен считывать у себя о том, что уже пора обратиться к специалисту? На какие моменты стоит обратить внимание?

— Если какие-то ситуации у человека повторяются циклично – допустим, женщина постоянно ругается на работе, с мужем, с детьми – это, скорее всего, сигнал. Если человека абсолютно ничего не радует, мир потерял краски, стал серым, злым, скучным, слишком весёлым – это тоже сигналы. Вполне возможно, что человек сможет и сам справиться с такими ситуациями, но лучше посетить специалиста: это хороший способ улучшить качество жизни, а такая возможность сейчас есть.

Встречаться с психологом можно и раз в неделю, и чаще, и реже – например, я стараюсь видеться с клиентами не чаще раза в неделю, чтобы информация с нашей сессии закрепилась в памяти. Встречи могут проводиться реже, если терапия уже идёт к завершению – а после этого, через год или два, человек может видеться с терапевтом уже по запросу. Последствия терапии, кстати, навсегда остаются с нами: мы уже не забудем свои осознания и открытия, которые совершили во время работы. И даже если клиент уверен, что возвращается к психологу с тем же запросом – это уже будут его новые оттенки.

Фото автора
Фото из личного архива
Асем Аужановой