Учим матчасть: что считается нецензурной бранью в РК, за которую положен штраф или арест

Разумеется, интуитивно все понимают, о чем речь. Как писал поэт:

«Что ни личность – великий знаток,

И без всякой притом профанации.

Слов немного – ну, может, пяток…

Но какие из них комбинации!»

«Пяток», думается, для рифмы. Базовых корней всего четыре. Зато производных не сосчитать.

Однако закон точность любит. Вот текст статьи 434 КоАП, устанавливающей ответственность за мелкое хулиганство, каковым является брань с использованием ненормативной лексики:

«Мелкое хулиганство, то есть нецензурная брань в общественных местах, оскорбительное приставание к физическим лицам, осквернение зданий, иных сооружений, жилых помещений, мест общего пользования, имущества на транспорте и в иных общественных местах и другие подобные действия, выражающие неуважение к окружающим, нарушающие общественный порядок и спокойствие физических лиц, влечет штраф в размере 20 МРП либо административный арест на срок от пяти до 15 суток».

Как видим, санкция определена достаточно четко. Почему же нет исчерпывающего списка слов, руководствуясь которым можно определить, когда «оратор» заслуживает штрафа или ареста, а когда – это всего лишь эмоции и экспрессия, не подлежащие административному взысканию? Как судьям (а согласно статье 684 КоАП разбирать дела по статье 434 уполномочены административные и приравненные к ним суды) определить факт использования нецензурной брани?

На самом деле, это два разных вопроса, и отвечать на них будем по порядку.

Почему нет списка нецензурных слов

Возможно, конечно, что законодатель таким способом сдерживает конфликтующие стороны. Ведь если составить исчерпывающий перечень нецензурных слов, то ругаться другими словами (и не менее обидными) тем самым будет позволено. Что как минимум непедагогично.

При этом все вообще потенциальные ругательства не запретишь. Нельзя же, например, исключить из употребления названия домашних животных… Так вот, когда нет четкого списка, то призвать к ответу (назначить штраф) можно, что называется, и «за козла». И такие решения на практике бывали.

Имеют место, очевидно, и другие причины. Запрет объявлен именно на нецензурную брань, а не просто на использование обсценной лексики. Но чтобы установить этот факт, судья должен учитывать не только лексический состав произнесенных фраз, но и громкость речи, интонацию, наличие адресата и многое другое. То есть в любом случае судья будет оценивать совокупность данных (доказательств) и на основе внутреннего убеждения принимать решение. Это основополагающие принципы, отраженные в статьях 25 и 125 УПК.

Принимая это во внимание, составление конкретного перечня нецензурных слов для судебного решения и не нужно. Дело в том, что оценка совокупности доказательств позволяет признать в суде брань нецензурной даже без использования того или иного конкретного слова из списка. Так зачем марать бумагу непечатными словами?

К слову, в соседней юрисдикции сделали такой официальный перечень. В РФ в 2013 году Роскомнадзор отправил в Институт русского языка РАН запрос и получил ответ от лингвистов, какие слова являются нецензурными. Ничего нового под луной:

«Нецензурное обозначение мужского полового органа, нецензурное обозначение женского полового органа, нецензурное обозначение процесса совокупления и нецензурное обозначение женщины распутного поведения, а также все образованные от этих слов языковые единицы».

Уточним, однако, что Роскомнадзор – это контрольное ведомство в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций. И ему этот ответ был нужен, чтобы ограничивать использование табуированной лексики в СМИ, в искусстве и на разного рода публичных мероприятиях. Речь, то есть, не о брани, а о регулировании употребления определенной категории слов даже в самом положительном контексте. Ну или в качестве междометий.

Тогда как для квалификации мелкого хулиганства данный критерий по названным ранее причинам определяющего значения не имеет.

Подытожим. Нецензурная брань вовсе не означает использование неких определенных слов. Все зависит от контекста, который определяет суд. Эпитет «нецензурная» при этом употребляется в значении «недопустимая». И, кстати, слово выбрано не совсем корректно, поскольку цензура, напомним, запрещена пунктом 1 статьи 20 Конституции РК.

Судя по всему, словосочетание «нецензурная брань» несколько механически перенесено из КОАП КазССР от 22 марта 1984 года, статья 174:

«Мелкое хулиганство, то есть нецензурная брань в общественных местах, оскорбительное приставание к гражданам и другие подобные действия, нарушающие общественный порядок и спокойствие граждан, влечет штраф в размере от 10 до 50 рублей, а в случае, если по обстоятельствам дела, с учетом личности нарушителя, применение этих мер будет признано недостаточным – административный арест на срок до 15 суток».

Куда, в свою очередь, определение попало из правовых установлений СССР, а само слово «цензура», имеющее латинское происхождение – последовательно из Российской империи и просвещенной Европы, когда цензура, то есть система госнадзора за публикуемой информацией, была одним из столпов светской и духовной власти.

Но не будем отвлекаться.

Как суды на практике определяют факты использования нецензурной брани

Как уже было сказано выше, решение зависит от контекста и вообще «совокупности доказательств». И однако, совсем без аргументации не обойтись. Если нет конкретных нормативных правовых актов, позволяющих установить использование нецензурной лексики, какими критериями руководствуется суд?

Очень просто – обычаем. А именно, исходит из того, что носители языка считают ненормативной лексикой. Как обыватели (которые и поругались), так и ученые составители разного рода словарей. И массив этот может быть значительно больше в узком смысле мата.

Вправе ли судьи учитывать обычай как источник права?

В Конституции РК (пункт 1 статьи 4) перечислены источники права в Казахстане:

«Действующим правом в РК являются нормы Конституции, соответствующих ей законов, иных нормативных правовых актов, международных договорных и иных обязательств Республики, а также нормативных постановлений Конституционного суда и Верховного суда Республики».

Но можно ли сделать из этого текста вывод, что ни обычаи, ни судебные прецеденты не являются в Казахстане источниками права? Каковыми, к слову, они считаются во многих странах (особенно английского общего права).

Дело в том, что многие НПА РК упоминают обычай в своих статьях: «О браке (супружестве) и семье», «О торговом мореплавании» или даже в Гражданском кодексе. А, скажем, в постановлении Пленума Верховного суда РК № 7 от 23 декабря 1994 года «О применении судами законодательства, регламентирующего ответственность за посягательство на жизнь и здоровье граждан» (пункт 15) упоминается обычай кровной мести (что важно для установления мотива и, значит, для квалификации преступления).

Сейчас, правда, конкретно этот документ уже утратил силу, но важно, что обычаи закреплены в законодательстве, и, следовательно, являются источником права. Пусть и дополнительным.

И все-таки, надо признать, урегулирование в данной сфере в РК недостаточное. Тем более, что подобное «интуитивное» определение неприличного контента применительно только к нецензурной брани, но никак не к употреблению ненормативной лексики в СМИ, интернете и вообще в публичном пространстве. В частности, в Законе РК «О языках в РК» нет ни слова о том, что не допускается употребление слов и выражений, не соответствующих нормам того или иного литературного языка.

Но ведь если сказали «а», надо сказать и «б».